Раз - тепло сменяется холодом, листья сохнут и птицы замолкают. Два - земля поднимается и дышит, стараясь оттянуть гибель. Три - серая мгла приходит с востока и прячет солнце, которое слепило даже через плотно сомкнутые веки.
Четыре - я открываю глаза, я поднимаюсь и начинаю крутить своё колесо Самайна:
"Немало форм я сменила, пока не достигла свободы.
Была я землёю холодной, когда пробуждалась давеча.
Когда отгорели костры Мабона и остыли его угли, понемногу, тихо, на кончиках пальцев, начало приходить наше время - время Зимнего двора. Помню, что я с большим трудом разлепила веки, и лишь направила очи в небо - холод пронзил меня, как всегда и было.
В канун Самайна в моём саду созрели зимние яблоки. В час, когда летние плоды сохнут и морщатся, эти лишь входят во вкус, совсем как наш Двор.
Мы танцуем и пьём вместе с дружелюбными летними братьями, но их любезность обманчива, они не хотят умирать. Мой отец не хочет умирать, он бежит от сна и зимы, он не смотрит мне в глаза, даже когда пытается греть.
Была я ветрами, дрожащим дыханием страсти.
Воздух содрогается холодным утром от мощной музыки, которой нет равных, и лёгкий, ещё совсем осенний ветерок шепчет мне на уши "Не делай этого, милая, не делай", когда я увожу в Холмы человека, зачарованного этой музыкой. Нет ему равных среди смертных. Не будет для него горя и старости в моих владениях. Нет надежды у стремящихся его спасти.
Все люди, приходящие в Холмы, кому-то принадлежат - и синий огонь на груди стирает им память о прошлом. Скоро, радость моя, твоё сердце станет совсем ледяным, и я сделаю тебя одним из нас. Ты будешь бессмертным, сильным, прекрасным, ты не вернёшься домой, надо лишь узнать способ и придумать цену.
Была я огнём, разжигающим ярость, и яростью, пламя несущей.
Пламя приходит извне. Это пламя так ярко горит в груди одноглазой смертной, год спустя мы снова свиделись. А я думала, что мой урок научит её более не появляться в Холмах.
Она хочет мести. И вернуть себе утраченное.
- Как давно ты знаешь сидов?
- С детства...
- Значит, ведомо тебе, что в глубине леса живут более древние и страшные чудовища, - намеренно зловеще рассказываю я, - они не так страшны, как фоморы, но вечность отражается в их глазах...твой глаз у Короля Дикой Охоты, или к нему и отбери, если осмелишься!
И она не выдерживает.
- Какая же ты жалкая, - говорит она, слова полны гнева, но голос не срывается на крик, - ты продала себя в Охоту за глаз? Ты бездонный колодец, в котором пропадает всё, а сама же не можешь ничего ни создать, ни подарить...
Пламя приходит с другой стороны мироздания, когда внезапно пропадает Смерть. Надо совершать переход, надо убивать летних братьев сейчас или никогда.
- Кто не хочет засыпать, пусть сейчас же назовёт себя.
- Я не хочу засыпать! - восклицает отец, я в гневе приказываю всем освободить центр залы, ибо поединок неизбежен.
Он говорит, что желает смерти своей зимней паре и выйдет из цикла.
- Знаешь ли ты, откуда шрамы на моих ногах? Это твоя ненависть! - в отчаянии кричу я, - каждый раз, когда ты гневаешься, их становится всё больше и больше. За что ты так меня не любишь?
- Потому что ты всё самое плохое, что есть во мне!
И эти слова жгут сильнее, чем холодное железо, проходят лезвием по горлу и спускают последние тормоза. Наши мечи встречаются, я обрушиваю на него всю свою ярость и выхожу победителем, иначе и не могло быть.
Я стараюсь не смотреть отцу в глаза, не замечать там осуждения, когда совершаю круг перехода, замыкаю и целую его в последний раз. Он холодеет у меня в руках и, бездыханный, падает. Переход совершен.
...- Твоя Охота окончена.
- Что?
- Ты победила своё чудовище, я не вправе держать тебя больше.
Этого не должно было случиться сейчас. Король Дикой Охоты отпустил меня, не дождавшись конца перехода, спаяв мою свободу с ним. И теперь из-за этого пламя идёт изнутри - что-то разгорается прямо посередине груди.
Была я водою - слезами, омывшими новое время.
Марк, мой человек, не хочет становиться сидом. Он утверждает, что это не его судьба, и сколько бы я не говорила о могуществе, которое я обещала, о родстве с его любимой стихией - морем, ничего не помогает. Он не готов принять вечность - или достаточно мудр, чтобы не принимать её.
Будь я до сих пор в Дикой Охоте, я бы не стала ничего слушать, но сейчас что-то изменилось. Я вывожу его из Холмов.
Берта была права, я не могу ничего ему дать, только отнять всё, что он любит.
- Я не буду гасить синий огонь на твоей груди, - говорю я у ворот людской деревни, - посему ты в любой момент можешь прийти в Холмы как гость, и никто тебя не тронет. За это неси весть о нас на другие берега, на которых будешь - мы не будем против, если нас будут славить за пределами Эрин.
Он и его невеста склоняются предо мной в благодарности, а у меня нет сил более не на что, огонь между рёбер гонит меня прочь. Куда? Зачем?"
Как получилось, что у меня, не снисходящей до жалости, начало расти сердце?
Как вышло, что я получила больше, чем заслуживала?
Как это возможно, что мне было холодно, паршиво и весело, а стало тепло, больно и хорошо?
Одно ясно - этот Самайн был особенным, и эта зима тоже будет особенной. Утром на смену лютому морозу приходит теплый снегопад, он, пушистый, заметает смятение. Возможно, мне тоже будет не так холодно теперь.